Прихрамывая, они спустились к речке, и один раз тот, что шел впереди, зашатался, споткнувшись посреди каменной россыпи. Оба устали и выбились из сил, и лица их выражали терпеливую покорность — след долгих лишений. Плечи им оттягивали тяжелые тюки, стянутые ремнями. Каждый из них нес ружье. Оба шли сгорбившись, низко нагнув голову и не поднимая глаз.
— Хорошо бы иметь хоть два патрона из тех, что лежат у нас в тайнике, — сказал один.
Голос его звучал вяло, без всякого выражения. Он говорилравнодушно, и его спутник, только что ступивший в молочно-белуюводу,пенившуюсяпо камням, ничего ему не ответил.
Второй тоже вошел в речку вслед за первым. Они не разулись, хотя вода была холодная, как лед, — такая холодная, что ноги у них и даже пальцына ногах онемели от холода. Местамиводазахлестывалаколени,иобаони пошатывались, теряя опору.
Второй путник поскользнулся на гладком валунеичутьнеупал,но удержался наногах,громковскрикнувотболи.Должнобыть,унего закружилась голова, — он пошатнулсяизамахалсвободнойрукой,словно хватаясь за воздух. Справившисьссобой,оншагнулвперед,носнова пошатнулся и чуть не упал. Тогда оностановилсяипосмотрелнасвоего спутника: тот все так же шел впереди, даже не оглядываясь.
Целую минуту он стоял неподвижно, словно раздумывая, потом крикнул:
— Слушай, Билл, я вывихнул ногу!
Билл ковылял дальше по молочно-белой воде. Он ни разунеоглянулся. Второй смотрел ему вслед, и хотя его лицо оставалось по-прежнему тупым,в глазах появилась тоска, словно у раненого оленя.
Билл уже выбрался на другой берег и плелсядальше.Тот,чтостоял посреди речки, не сводил с него глаз. Губы у него так сильно дрожали,что шевелились жесткие рыжие усы над ними. Оноблизнулсухиегубыкончиком языка.
— Билл! — крикнул он.
Это была отчаянная мольба человека, попавшеговбеду,ноБиллне повернул головы. Его товарищ долгоследил,каконнеуклюжейпоходкой, прихрамывая и спотыкаясь, взбирается по отлогому склону к волнистойлинии горизонта, образованной гребнем невысокого холма. Следил до тех пор,пока Билл не скрылся из виду, переваливзагребень.Тогдаонотвернулсяи медленно обвел взглядом тот круг вселенной,вкоторомоносталсяодин после ухода Билла.
Над самым горизонтом тускло светило солнце, едва видное сквозь мглу и густойтуман,которыйлежалплотнойпеленой,безвидимыхграници очертаний. Опираясь на одну ногу всей своей тяжестью, путник досталчасы. Было уже четыре. Последние недели две он сбился со счета;таккакстоял конец июля и начало августа, то он знал, что солнце должнонаходитьсяна северо-западе. Он взглянул на юг, соображая,чтогде-тотам,заэтими мрачными холмами, лежит Большое Медвежье озеро и что в том женаправлении проходит поканадскойравнинестрашныйпутьПолярногокруга.Речка, посреди которой он стоял, былапритокомрекиКоппермайн,аКоппермайн течет также на север и впадает в заливКоронации,вСеверныйЛедовитый океан. Сам он никогда не бывал там, но видел эти места накартеКомпании Гудзонова залива.
Он снова окинул взглядом тот круг вселенной, в котором остался теперь один. Картина была невеселая. Низкие холмы замыкали горизонтоднообразной волнистой линией. Ни деревьев,никустов,нитравы,-ничего,кроме беспредельной и страшной пустыни, — и вегоглазахпоявилосьвыражение страха.
— Билл! — прошептал он и повторил опять: — Билл!
Он приселнакорточкипосредимутногоручья,словнобескрайняя пустыня подавляла его своей несокрушимой силой,угнеталасвоимстрашным спокойствием. Он задрожал, словно в лихорадке, и его ружье с плеском упало в воду. Это заставило его опомниться. Он пересилил свой страх, собралсяс духом и, опустив руку в воду, нашарил ружье, потом передвинул тюк ближеклевому плечу, чтобы тяжесть меньше давила на больную ногу,имедленнои осторожно пошел к берегу, морщась от боли.
Он шел не останавливаясь. Не обращая внимания наболь,сотчаянной решимостью, он торопливо взбирался на вершину холма, загребнемкоторого скрылся Билл, — и сам онказалсяещеболеесмешныминеуклюжим,чем хромой, едва ковылявший Билл. Но с гребняонувидел,чтовнеглубокой долине никого нет! На него снова напал страх, и,сновапоборовего,он передвинул тюк еще дальше к левому плечу и, хромая, стал спускаться вниз.
Дно долины былоболотистое,водапропитывалагустоймох,словно губку. На каждом шагу она брызгалаиз-подног,иподошвасхлюпаньем отрываласьотвлажногомха.СтараясьидтипоследамБилла,путник перебирался от озерка к озерку, по камням, торчавшим во мху, как островки.
Оставшись один, он не сбился с пути. Он знал, что еще немного — ион подойдет к тому месту, где сухие пихты и ели, низенькие и чахлые, окружают маленькое озеро Титчинничили,чтонаместномязыкеозначает:»Страна Маленьких Палок». А в озеро впадает ручей, и водавнемнемутная.По берегам ручья растет камыш — это он хорошо помнил, — но деревьев тамнет, ионпойдетвверхпоручьюдосамоговодораздела.Отводораздела начинается другой ручей, текущий на запад; он спустится понемудореки Диз итамнайдетсвойтайникподперевернутымчелноком,заваленным камнями. В тайнике спрятаны патроны, крючки и лески для удочек и маленькая сеть — все нужное для того, чтобы добывать себе пропитание. А еще там есть мука — правда, немного, и кусок грудинки, и бобы.
Билл подождет его там, и они вдвоем спустятся по реке Диз до Большого Медвежьего озера, а потом переправятся через озеро и пойдут на юг, всена юг, — а зима будет догонять их, и быстрину в рекезатянетльдом,идни станут холодней, — на юг, к какой-нибудь факторииГудзоновазалива,где растут высокие, мощные деревья и где сколько хочешь еды.
Вот о чем думал путник с трудом пробираясь вперед. Но какнитрудно было ему идти, еще труднее было уверитьсебявтом,чтоБиллегоне бросил, что Билл, конечно, ждет его у тайника. Он должен былтакдумать, иначе не имело никакого смысла бороться дальше, — оставалосьтольколечь на землю и умереть. И покатусклыйдисксолнцамедленноскрывалсяна северо-западе, он успел рассчитать — и не один раз — каждый шаг того пути, который предстоит проделать им с Биллом, уходя на юг от наступающейзимы. Он снова и снова перебирал мысленно запасы пищи в своем тайникеизапасы на складе Компании Гудзонова залива. Он ничего не ел уже два дня,ноеще дольше он не ел досыта. То и дело он нагибался,срывалбледныеболотные ягоды, клал их в рот, жевал и проглатывал. Ягоды были водянистые ибыстро таяли во рту, — оставалось только горькое жесткое семя. Он знал,чтоими не насытишься, но все-таки терпеливо жевал, потому чтонадежданехочет считаться с опытом.
В девять часов он ушиб большой палец ноги о камень, пошатнулся и упал от слабости и утомления. Довольно долго онлежалнабокунешевелясь; потом высвободился из ремней, неловко приподнялся и сел. Еще нестемнело, и в сумеречном свете он стал шарить среди камней,собираяклочкисухого мха. Набрав целую охапку, он развел костер — тлеющий, дымныйкостер-и поставил на него котелок с водой.
Он распаковал тюк и прежде всего сосчитал, сколько у него спичек.Их было шестьдесят семь. Чтобы не ошибиться, онпересчитывалтрираза.Он разделил их на три кучки и каждую завернул в пергамент;одинсвертокон положил в пустой кисет, другой — за подкладку изношенной шапки, а третий — за пазуху. Когдаонпроделалвсеэто,емувдругсталострашно;он развернул все три свертка исновапересчитал.Спичекбылопо-прежнему шестьдесят семь.
Он просушил мокрую обувь у костра. От мокасин остались одни лохмотья, сшитые из одеяла носки прохудились насквозь, и ноги у него были стертыдо крови. Лодыжка сильно болела, и он осмотрел ее: она распухла, сталапочти такой же толстой, как колено. Он оторвал длинную полосу от одного одеяла и крепко-накрепко перевязал лодыжку, оторвал еще несколько полосиобмотал ими ноги, заменив этим носки и мокасины, потом выпил кипятку, завел часы и лег, укрывшись одеялом.
Он спал как убитый. К полуночи стемнело, но не надолго. Солнце взошло на северо-востоке — вернее, втойстороненачалосветать,потомучто солнце скрывалось за серыми тучами.
В шесть часов он проснулся, лежа на спине. Он посмотрел на серое небо и почувствовал, что голоден. Повернувшись иприподнявшисьналокте,он услышал громкое фырканье и увидел большого оленя, который настороженно и с любопытством смотрел на него. Олень стоял от него шагах впятидесяти,не больше, иемусразупредставилсязапасивкусоленины,шипящейна сковородке. Он невольно схватил незаряженноеружье,прицелилсяинажал курок. Олень всхрапнул и бросился прочь, стуча копытами по камням.
Он выругался, отшвырнул ружье и со стоном попытался встать на ноги. Это удалось ему с большим трудоми нескоро. Суставы у негословно заржавели, и согнуться или разогнуться стоило каждый раз большого усилия воли.Когда он, наконец,поднялсянаноги,емупонадобиласьещецелаяминута,чтобы выпрямиться и стоять прямо, как полагается человеку.
Он взобрался на небольшой холмик иосмотрелся кругом. Нидеревьев, ни кустов — ничего, кроме серого моря мхов, где лишьизредкавиднелисьсерые валуны,серыеозерки и серыеручьи. Небо тоже былосерое. Нисолнечного луча, ни проблеска солнца! Он потерял представление,где находится север, и забыл, с какой стороныон пришел вчера вечером. Но он не сбился с пути. Это он знал. Скоро онпридет в Страну Маленьких Палок. Он знал,что она где-то налево, недалеко отсюда — быть может, за следующим пологим холмом.
Он вернулся, чтобы увязать свой тюк по-дорожному; проверил,целыли его три свертка со спичками,нонесталихпересчитывать.Однакоон остановился в раздумье над плоским, туго набитым мешочком из оленьей кожи. Мешочекбылневелик,онмогпоместитьсямеждуладонями,но весил пятнадцать фунтов — столькоже,скольковсеостальное,-иэтоего тревожило. Наконец, он отложил мешочек в сторону исталсвертыватьтюк; потом взглянул на мешочек, быстро схватил егоивызывающеоглянулсяпо сторонам, словно пустыня хотела отнять у него золото. И когда онподнялся на ноги и поплелся дальше, мешочек лежал в тюке у него за спиной.
Он свернул налево и пошел, время от времени останавливаясьисрывая болотные ягоды. Нога у него одеревенела, он стал хромать сильнее,ноэта боль ничего не значила по сравнению с болью вжелудке.Голодмучилего невыносимо. Боль все грызла и грызла его, и он уженепонимал,вкакую сторону надо идти, чтобы добраться до страныМаленькихПалок.Ягодыне утоляли грызущей боли, от них только щипало язык и небо.
Когда он дошел до небольшой ложбины, навстречу ему с камнейикочек поднялись белые куропатки, шелестя крыльями икрича:кр,кр,кр…Он бросил в них камнем, но промахнулся. Потом, положивтюкназемлю,стал подкрадываться к ним ползком, как кошка подкрадывается к воробьям. Штаны у него порвались об острые камни, от колен тянулся кровавый след, ноонне чувствовал этой боли, — голод заглушал его. Он полз по мокрому мху; одежда его намокла, тело зябло, но он не замечал ничего, таксильнотерзалего голод. А белые куропатки все вспархивали вокруг него, и наконецэто»кр, кр» стало казаться ему насмешкой; онвыругалкуропатокиначалгромко передразнивать их крик.
Один раз он чуть не наткнулся накуропатку,которая,должнобыть, спала. Он не видел ее, пока она не вспорхнула ему прямо в лицоизсвоего убежища средикамней.Какнибыстровспорхнулакуропатка,онуспел схватить ее таким же быстрым движением — и врукеунегоосталосьтри хвостовых пера. Глядя, как улетает куропатка, он чувствовалкнейтакую ненависть, будто она причинила емустрашноезло.Потомонвернулсяк своему тюку и взвалил его на спину.
К середине дня он дошел доболота,гдедичибылобольше.Словно дразня его, мимо прошло стадо оленей, голов в двадцать, — так близко,что их можно было подстрелить из ружья. Его охватило дикое желаниебежатьза ними, он был уверен, что догонит стадо. Навстречу ему попалась черно-бурая лисица с куропаткой в зубах. Он закричал. Крикбылстрашен,нолисица, отскочив в испуге, все же не выпустила добычи.
Вечером он шел по берегу мутного от извести ручья,поросшегоредким камышом. Крепко ухватившись за стебель камыша у самого корня, онвыдернул что-то вроде луковицы, некрупнееобойногогвоздя.Луковицаоказалась мягкая и аппетитно хрустела на зубах. Но волокна былижесткие,такиеже водянистые, как ягоды, иненасыщали.Онсбросилсвоюпоклажуина четвереньках пополз в камыши, хрустя и чавкая, словно жвачное животное.
Он очень устал, и его часто тянуло лечь на землю и уснуть; но желание дойти до Страны Маленьких Палок, а еще больше голод не давалиемупокоя. Он искал лягушек в озерах, копал руками землю в надежде найти червей, хотя знал, что так далеко на Севере не бывает ни червей, ни лягушек.
Он заглядывал в каждую лужу и наконец с наступлением сумерек увидел в такой луже одну-единственную рыбку величиной с пескаря. Он опустил вводу правую руку по самое плечо, но рыба от негоускользнула.Тогдаонстал ловить ее обеимирукамииподнялвсюмутьсодна.Отволненияон оступился, упал в воду и вымок до пояса. Он так замутилводу,чторыбку нельзя было разглядеть, и ему пришлось дожидаться,покамутьосядетна дно.
Он опять принялся за ловлю и ловил, пока водаопятьнезамутилась. Больше ждать он не мог. Отвязав жестяноеведерко,онначалвычерпывать воду. Сначала он вычерпывал с яростью, весь облился и выплескивал воду так близко от лужи, что она стекала обратно. Потомсталчерпатьосторожнее, стараясь быть спокойным, хотя сердце у него сильно билось и рукидрожали. Через полчаса в луже почти не осталось воды. Со дна уже ничего нельзя было зачерпнуть. Но рыба исчезла. Он увидел незаметную расщелину средикамней, через которую рыбка проскользнула в соседнюю лужу, такую большую,чтоее нельзя было вычерпать и за сутки. Если б он заметил эту щель раньше, онс самого начала заложил бы ее камнем, и рыба досталась бы ему.
В отчаянии он опустился на мокрую землю и заплакал. Сначала он плакал тихо,потомсталгромкорыдать,будябезжалостнуюпустыню,которая окружала его; и долго еще плакал без слез, сотрясаясь от рыданий.
Он развел костер и согрелся, выпив много кипятку, потом устроилсебе ночлег на каменистом выступе, так же как и в прошлую ночь. Передсномон проверил, не намокли ли спички, и завел часы. Одеяла были сырые и холодные на ощупь. Вся нога горела от боли, как в огне.Ноончувствовалтолько голод, и ночью ему снились пиры, званые обеды и столы, заставленные едой.
Он проснулся озябший и больной. Солнца не было. Серые краски землии неба стали темней и глубже. Дул резкий ветер, ипервыйснегопадвыбелил холмы. Воздух словно сгустилсяипобелел,покаонразводилкостери кипятил воду. Это повалил мокрый снег большими влажными хлопьями.Сначала они таяли, едва коснувшись земли, но снег валил все гуще и гуще,застилая землю, и наконец весь собранный им мох отсырел, и костер погас.
Это было ему сигналом снова взвалить тюк на спинуибрестивперед, неизвестно куда. Он уже не думал ни о Стране Маленьких Палок, ни оБилле, ни о тайнике урекиДиз.Имвладелотолькоодножелание:есть!Он помешался от голода. Ему было всеравно,кудаидти,лишьбыидтипо ровному месту.Подмокрымснегомонощупьюискалводянистыеягоды, выдергивал стебли камыша с корнями. Но все это было пресно и ненасыщало. Дальше ему попалась какая-то кислая на вкус травка,ионсъел,сколько нашел, но этого было очень мало, потому что травка стлалась по земле иее нелегко было найти под снегом.
В ту ночь у него не было ни костра, ни горячей воды, и онзалезпод одеяло и уснул тревожным отголодасном.Снегпревратилсявхолодный дождь. Он то и делопросыпался,чувствуя,чтодождьмочитемулицо. Наступил день — серый день безсолнца.Дождьперестал.Теперьчувство голода у путника притупилось. Осталась тупая, ноющая больвжелудке,но это его не очень мучило. Мысли у него прояснились,ионопятьдумало Стране Маленьких Палок и о своем тайнике у реки Дез.
Он разорвал остаток одного одеяла наполосыиобмоталстертыедо крови ноги,потомперевязалбольнуюногуиприготовилсякдневному переходу. Когда дело дошло до тюка, он долго глядел на мешочек изоленьей кожи, но в конце концов захватил и его.
Дождь растопил снег, итольковерхушкихолмовоставалисьбелыми. Проглянуло солнце, и путнику удалось определить страны света, хотятеперь он знал, что сбился с пути. Должно быть, блуждая в эти последниедни,он отклонился слишком далеко влево. Теперь он свернул вправо, чтобы выйтина правильный путь.
Муки голодаужепритупились,ноончувствовал,чтоослаб.Ему приходилось часто останавливаться и отдыхать,собираяболотныеягодыи луковицы камыша. Язык у него распух, стал сухим, словно ершистым, и во рту был горький вкус. А больше всего егодонималосердце.Посленескольких минут пути оно начинало безжалостно стучать, а потом словно подскакивало и мучительно трепетало, доводя его до удушья и головокружения,чутьнедо обморока.
Около полудня он увидел двух пескарей в большой луже. Вычерпатьводу было немыслимо, нотеперьонсталспокойнееиухитрилсяпойматьих жестяным ведерком. Они былисмизинецдлиной,небольше,ноемуне особенно хотелось есть. Боль в желудке все слабела, становилась всеменее острой, как будто желудок дремал. Он съелрыбоксырыми,старательноих разжевывая, и это было чисто рассудочным действием. Есть ему нехотелось, но он знал, что это нужно, чтобы остаться в живых.
Вечером он поймал еще трех пескарей, двух съел, а третьего оставил на завтрак. Солнце высушило изредка попадавшиеся клочки мха, ионсогрелся, вскипятив себе воды. В этот день он прошел не большедесятимиль,ана следующий, двигаясь только когда позволяло сердце, — небольшепяти.Но боли в желудке уже не беспокоили его; желудок словно уснул. Местность была ему теперь незнакома, олени попадались все чаще и волки тоже. Оченьчасто их вой доносился до него из пустынной дали,аодинразонвиделтрех волков, которые, крадучись, перебегали дорогу.
Еще одна ночь, и наутро, образумившись наконец, он развязалремешок, стягивающий кожаный мешочек. Из негожелтойструйкойпосыпалсякрупный золотой песок и самородки.Онразделилзолотопополам,однуполовину спрятал на видном издалека выступескалы,завернуввкусокодеяла,адругую всыпал обратно в мешок. Свое последнее одеялоонтожепустилна обмотки для ног. Но ружье он все еще не бросал, потомучтовтайникеу реки Диз лежали патроны.
День выдался туманный. В этот деньвнемсновапробудилсяголод. Путник очень ослабел, и голова у него кружилась так, чтоповременамон ничего не видел.Теперьонпостоянноспотыкалсяипадал,иоднажды свалилсяпрямонагнездокуропатки.Тамбылочетверо только что вылупившихся птенца, не старше одного дня; каждого хватилобытолькона глоток; и он съел их с жадностью, запихивая в рот живыми: онихрустелиу него на зубах, как яичная скорлупа. Куропатка-мать с громким криком летала вокруг него. Он хотел подшибить ее прикладомружья,ноонаувернулась. Тогда он сталбросатьвнеекамнямииперебилейкрыло.Куропатка бросилась от него прочь, вспархивая и волоча перебитоекрыло,ноонне отставал.
Птенцы только раздразнили его голод. Неуклюже подскакивая иприпадая на больную ногу, он то бросал в куропатку камнями и хрипло вскрикивал,то шел молча, угрюмо и терпеливо поднимаясьпослекаждогопадения,итер рукой глаза, чтобы отогнать головокружение, грозившее обмороком.
Погоня за куропаткой привелаеговболотистуюнизину,итамон заметил человеческие следы на мокром мху. Следыбылинеего-этоон видел. Должно быть, следы Билла. Но он немогостановиться,потомучто белая куропатка убегала все дальше. Сначала он поймаетее,апотомуже вернется и рассмотрит следы.
Он загнал куропатку, но и сам обессилел. Она лежала набоку,тяжело дыша, и он, тоже тяжело дыша, лежал в десяти шагахотнее,невсилах подползти ближе. А когда онотдохнул,онатожесобраласьссиламии упорхнула от его жадно протянутой руки.Погоняначаласьснова.Нотут стемнело и птица скрылась. Споткнувшись от усталости, он упал стюкомна спине и поранил себе щеку. Он долго не двигался, потом повернулся набок, завел часы и пролежал так до утра.
Опять туман. Половину одеяла он израсходовал на обмотки. СледыБилла ему не удалось найти, но теперь это было неважно. Голодупорногналего вперед. Но что, если… Билл тоже заблудился? К полудню он совсемвыбился из сил. Он опять разделил золото, на этот раз просто высыпавполовинуна землю. К вечеру он выбросил и другую половину, оставив себе только обрывок одеяла, жестяное ведерко и ружье.
Его начали мучить навязчивые мысли. Почему-то он былуверен,чтоу него остался один патрон, — ружье заряжено, он просто этого не заметил.И в то же время он знал, что в магазине нетпатрона.Этамысльнеотвязно преследовала его. Он боролсяснейчасами,потомосмотрелмагазини убедился, что никакого патрона в нем нет. Разочарование былотаксильно, словно он и в самом деле ожидал найти там патрон.
Прошло около получаса, потом навязчивая мысль вернулась к нему снова. Он боролся с ней и не мог побороть и, чтобы хоть чем-нибудьпомочьсебе, опять осмотрел ружье. По временам рассудок егомутился,ионпродолжал брести дальшебессознательно,какавтомат;странныемыслиинелепые представления точилиегомозг,какчерви.Ноонбыстроприходилв сознание, — мукиголодапостоянновозвращалиегокдействительности. Однажды его привело в себя зрелище, от которого он тут же едва не упал без чувств. Он покачнулся и зашатался,какпьяный,стараясьудержатьсяна ногах. Перед ним стояла лошадь. Лошадь!Онневерилсвоимглазам.Их заволакивал густойтуман,пронизанныйяркимиточкамисвета.Онстал яростно тереть глаза и, когда зрение прояснилось, увиделпередсобойне лошадь, а большого бурого медведя. Зверь разглядывал егоснедружелюбным любопытством.
Он уже вскинул было ружье, но быстроопомнился.Опустивружье,он вытащил охотничий нож из шитых бисером ножен. Переднимбыломясои- жизнь. Он провел большим пальцем по лезвию ножа.Лезвиебылоострое,и кончик тоже острый. Сейчас он бросится на медведя и убьет его.Носердце заколотилось,словнопредостерегая:тук,тук,тук- потом бешено подскочило кверху идробнозатрепетало;лобсдавило,словножелезным обручем, и в глазах потемнело.
Отчаянную храбрость смыло волной страха. Он такслаб-чтобудет, если медведь нападет нанего?Онвыпрямилсявовесьросткакможно внушительнее, выхватил ножипосмотрелмедведюпрямовглаза.Зверь неуклюже шагнул вперед, поднялсянадыбыизарычал.Еслибычеловек бросился бежать, медведь погнался бы за ним.Ночеловекнедвинулсяс места, осмелев от страха; онтожезарычал,свирепо,какдикийзверь, выражая этим страх, который неразрывно связан с жизнью и тесносплетается с ее самыми глубокими корнями.
Медведь отступил в сторону,угрожающерыча,виспугепередэтим таинственным существом, которое стояло прямо и не боялось его. Ночеловек все не двигался. Он стоял как вкопанный, покаопасностьнеминовала,а потом, весь дрожа, повалился на мокрый мох.
Собравшись с силами, он пошел дальше, терзаясь новым страхом. Это был уже не страх голодной смерти:теперьонбоялсяумеретьнасильственной смертью, прежде чем последнее стремление сохранить жизнь заглохнетвнем от голода. Кругом были волки. Со всех сторон в этой пустынедоносилсяих вой, и самый воздух вокруг дышал угрозой так неотступно, чтоонневольно поднял руки, отстраняя этуугрозу,словнополотнищеколеблемойветром палатки.
Волки по двое и по трое то и дело перебегали ему дорогу.Ноонине подходили близко. Их было не так много; кроме того, они привыкли охотиться за оленями, которые не сопротивлялись им, а это странноеживотноеходило на двух ногах, и должно быть, царапалось и кусалось.
К вечеру он набрел на кости, разбросанныетам,гдеволкинастигли свою добычу. Час тому назад это былживойолененок,онрезвобегали мычал. Человек смотрел на кости, дочиста обглоданные, блестящие и розовые, оттого что в их клетках еще не угасла жизнь. Может быть, к концу дня иот него останется не больше? Ведь такова жизнь,суетнаяискоропреходящая. Только жизнь заставляет страдать. Умереть небольно.Умереть-уснуть. Смерть — это значит конец, покой. Почему же тогда ему не хочется умирать?
Но он не долго рассуждал. Вскоре он ужесиделнакорточках,держа кость в зубах и высасывал из неепоследниечастицыжизни,которыееще окрашивали ее в розовый цвет. Сладкий вкус мяса, еле слышный,неуловимый, как воспоминание, доводил его до бешенства. Он стиснул зубы крепче истал грызть. Иногда ломалась кость, иногда егозубы.Потомонсталдробить кости камнем, размалывая их в кашу, и глотатьсжадностью.Второпяхон попадал себе по пальцам, и все-таки, несмотрянаспешку,находилвремя удивляться, почему он не чувствует боли от ударов.
Наступили страшные дни дождейиснега.Онуженепомнил,когда останавливался на ночь и когда снова пускался впуть.Шел,неразбирая времени, и ночью и днем, отдыхал там, где падал, и тащилсявперед,когда угасавшая в нем жизнь вспыхивала и разгоралась ярче. Он больше не боролся, как борются люди. Это сама жизнь в немнехотелагибнутьигналаего вперед. Он не страдал больше. Нервы его притупились, словнооцепенели,в мозгу теснились странные видения, радужные сны.
Он,непереставая,сосалижевалраздробленныекости,которые подобрал до последней крошки и унес с собой. Больше он уженеподнимался на холмы, не пересекал водоразделов, а брелпоотлогомуберегубольшой реки, которая текла по широкойдолине.Передегоглазамибылитолько видения. Его душа и тело шли рядом и все же порознь — такойтонкойстала нить, связывающая их.
Он пришел в сознание однаждыутром,лежанаплоскомкамне.Ярко светило и пригревало солнце. Издали ему слышнобыломычаниеоленят.Он смутно помнил дождь, ветер и снег, носкольковремениегопреследовала непогода — два дня или две недели, — он не знал.
Долгое время он лежал неподвижно, и щедрое солнце лило нанегосвои лучи, напитывая теплом его жалкое тело. «Хороший день», — подумал он. Быть может, ему удастся определить направление посолнцу.Сделавмучительное усилие, он повернулся на бок.Там,внизу,теклаширокая,медлительная река. Она была ему незнакома, и это его удивило. Он медленно следил заее течением, смотрел, как она вьется среди голых, угрюмых холмов,ещеболее угрюмых инизких,чемте,которыеонвиделдосихпор.Медленно, равнодушно, без всякого интереса он проследил за течением незнакомойреки почти до самого горизонта и увидел, что она вливается в светлое блистающее море. И все же это его не взволновало. «Очень странно, — подумал он, — это или мираж, или видение, плодрасстроенноговоображения».Онещеболее убедилсявэтом,когдаувиделкорабль,стоявшийнаякоре посреди блистающего моря. Он закрыл глаза на секунду и снова открылих.Странно, что видение не исчезает! А впрочем, нет ничего странного. Он знал,чтов сердце этой бесплодной земли нет ни моря, никораблей,такжекакнет патронов в его незаряженном ружье.
Он услышал за своей спиной какое-то сопение -нетовздох,нето кашель. Очень медленно, преодолеваякрайнююслабостьиоцепенение,он повернулся на другой бок. Поблизости он ничего не увидел и сталтерпеливо ждать. Опять послышались сопение икашель,имеждудвумяостроверхими камнями, не больше чем шагах в двадцати от себя, онувиделсеруюголову волка. Уши не торчали кверху, как этоемуприходилосьвидетьудругих волков, глаза помутнели и налились кровью,головабессильнопонурилась. Волк, верно, был болен: он все время чихал и кашлял.
«Вот это по крайней мере не кажется, — подумал он и опятьповернулся на другой бок, чтобы увидеть настоящий мир, незастланныйтеперьдымкой видений. Но море все так же сверкаловотдалении,икорабльбылясно виден. Быть может, это все-таки настоящее? Он закрыл глаза и стал думать — и в конце концов понял, в чем дело. Он шел на северо-восток,удаляясьот реки Диз, и попал в долину реки Коппермайн. Эта широкая, медлительная река и была Коппермайн. Это блистающее море — Ледовитый океан. Этоткорабль- китобойное судно, заплывшее далеко к востоку от устья рекиМаккензи,оно стоит на якоре в заливе Коронации. Он вспомнилкартуКомпанииГудзонова залива, которую видел когда-то, и все стало ясно и понятно.
Он сел и начал думать о самых неотложныхделах.Обмоткиизодеяла совсем износились, и ноги у него были содраны доживогомяса.Последнее одеяло было израсходовано. Ружье и нож он потерял. Шапка тоже пропала,но спички в кисете за пазухой, завернутые в пергамент,осталисьцелыине отсырели. Он посмотрел на часы. Они все еще шли ипоказывалиодиннадцать часов. Должно быть, он не забывал заводить их.
Он был спокоен и в полном сознании. Несмотря на страшную слабость, он не чувствовал никакой боли. Есть ему не хотелось. Мысль оедебыладаже неприятна ему, и все, что он ни делал, делалось им по велению рассудка. Он оторвал штанины до колен и обвязал ими ступни.Ведеркоонпочему-тоне бросил: надо будет выпить кипятку, прежде чемначатьпутьккораблю- очень тяжелый, как он предвидел.
Все его движения были медленны. Он дрожал, как в параличе.Онхотел набрать сухого мха, нонесмогподнятьсянаноги.Несколькоразон пробовал встать и в конце концовпоползначетвереньках.Одинразон подполз очень близко кбольномуволку.Зверьнеохотнопосторонилсяи облизнул морду, насилу двигая языком. Человек заметил,чтоязыкбылне здорового,красногоцвета,ажелтовато-бурый,покрытый полузасохшей слизью.
Выпив кипятку, он почувствовал, что может подняться наногиидаже идти, хотя силы его были почти на исходе. Ему приходилось отдыхать чуть не каждую минуту. Он шел слабыми, невернымишагами,итакимижеслабыми, неверными шагами тащился за ним волк.
И в эту ночь, когда блистающее море скрылось во тьме, человекпонял, что приблизился к нему не больше чем на четыре мили.
Ночью он все время слышалкашельбольноговолка,аиногдакрики оленят. Вокруг была жизнь, но жизнь, полная сил и здоровья, а онпонимал, что больной волк тащится по следам больного человека в надежде,чтоэтот человек умрет первым. Утром, открыв глаза, он увидел, что волк смотритна него тоскливо и жадно. Зверь, похожий на заморенную унылую собаку,стоял, понурив голову и поджав хвост.Ондрожалнахолодномветруиугрюмо оскалил зубы, когда человек заговорил с ним голосом, упавшимдохриплого шепота.
Взошло яркое солнце, и все утро путник, спотыкаясьипадая,шелк кораблюнаблистающемморе.Погодастоялапрекрасная.Этоначалось короткое бабье лето северных широт. Оно могло продержатьсянеделю,могло кончиться завтра или послезавтра.
После полудня он напалнаслед.Этобылследдругогочеловека, который не шел, а тащился на четвереньках. Он подумал, что это,возможно, след Билла, но подумал вяло и равнодушно. Ему было все равно. Всущности, он перестал что-либо чувствовать и волноваться. Онуженеощущалболи. Желудок и нервы словно дремали. Однако жизнь, еще теплившаяся в нем, гнала его вперед. Он очень устал, но жизнь в нем не хотелагибнуть;ипотому, что она не хотела гибнуть, человек все еще ел болотные ягодыипескарей, пил кипяток и следил за больным волком, не спуская с него глаз.
Оншелследомдругого человека, того, который тащился на четвереньках, и скоро увидел конец его пути: обглоданные костинамокром мху, сохранившем следы волчьих лап. Онувиделтугонабитыймешочекиз оленьей кожи — такой же, какой был у него, — разорванныйострымизубами. Он поднял этот мешочек,хотяегоослабевшиепальцыневсилахбыли удержать такую тяжесть. Биллнебросилегодоконца.Ха-ха!Онеще посмеется над Биллом. Он останетсяжививозьметмешочекнакорабль, который стоит посреди блистающего моря.Онзасмеялсяхриплым,страшным смехом, похожим на карканье ворона,ибольнойволквторилему,уныло подвывая. Человек сразу замолчал. Как же онбудетсмеятьсянадБиллом, если это Билл, если эти бело-розовые, чистые кости — все, что осталосьот Билла?
Он отвернулся. Да, Билл его бросил, но онневозьметзолотаине станет сосать кости Билла. АБиллсталбы,будьБиллнаегоместе, размышлял он, тащась дальше.
Он набрел на маленькое озерко. И,наклонившисьнаднимвпоисках пескарей, отшатнулся, словно ужаленный. Он увидел свое лицо, отраженноев воде. Это отражение было так страшно, чтопробудилодажеегоотупевшую душу. В озерке плавали три пескаря, ноонобыловелико,ионнемог вычерпать его до дна; он попробовалпойматьрыбведерком,новконце концов бросил эту мысль. Он побоялся, что от усталостиупадетвводуи утонет. По этой же причине он не отважился плыть по реке набревне,хотя бревен было много на песчаных отмелях.
В этот деньонсократилнатримилирасстояниемеждусобойи кораблем,анаследующийдень-надвемили;теперьонползна четвереньках, как Билл. К концу пятого дня до корабля всеещеоставалось миль семь, а он теперь не могпройтиимиливдень.Бабьелетоеще держалось, а он то полз на четвереньках, то падал безчувств,ипоего следам все так же тащился больной волк, кашляя ичихая.Коленичеловека были содраны до живого мяса, и ступни тоже, и хотя он оторвалдвеполосы от рубашки, чтобы обмотать их, красныйследтянулсязанимпомхуи камням. Оглянувшись как-то, он увидел, что волксжадностьюлижетэтот кровавый след, и ясно представил себе, каков будет его конец, если онсам не убьет волка. И тогданачаласьсамаяжестокаяборьба,какаятолько бывает в жизни: больной человек на четвереньках и больной волк, ковылявший за ним, — оба они, полумертвые, тащились через пустыню,подстерегаядруг друга.
Будь то здоровый волк, человек не стал бы так сопротивляться, ноему было неприятно думать, что он попадет в утробу этой мерзкойтвари,почти падали. Ему стало противно. У него снова начинался бред, сознание туманили галлюцинации, и светлые промежутки становились все короче и реже.
Однажды он пришел в чувство, услышав чье-то дыхание надсамымухом. Волк отпрыгнул назад, споткнулся и упал от слабости. Это былосмешно,но человек не улыбнулся. Он даже не испугался. Страхуженеимелнадним власти. Но мысли его на минуту прояснились, ионлежал,раздумывая.До корабля оставалось теперь мили четыре, небольше.Онвиделегосовсем ясно, протирая затуманенныеглаза,виделилодочкусбелымпарусом, рассекавшую сверкающее море. Но ему не одолеть этичетыремили.Онэто знал и относился к этому спокойно. Он знал, что не проползет и полумили. И все-таки ему хотелось жить. Было бы глупоумеретьпослевсего,чтоон перенес. Судьба требовала отнегослишкоммного.Дажеумирая,онне покорялся смерти. Возможно, это было чистое безумие, но и в когтяхсмерти он бросал ей вызов и боролся с ней.
Он закрыл глазаибесконечнобережнособралвсесвоисилы.Он крепился, стараясь не поддаватьсячувствудурноты,затопившему,словно прилив,всеегосущество.Эточувствоподнималосьволнойимутило сознание. Временамионсловнотонул,погружаясьвзабытьеисилясь выплыть, но каким-то необъяснимым образом остатки воли помогали емуснова выбраться на поверхность.
Он лежал на спине неподвижно ислышал,какхриплоедыханиеволка приближается к нему. Оно ощущалось все ближе и ближе, времятянулосьбез конца, но человек не пошевельнулся ни разу. Вот дыхание слышнонадсамым ухом. Жесткий сухой язык царапнул его щеку словно наждачной бумагой.Руки у него вскинулись кверху — по крайней мере он хотел их вскинуть-пальцы согнулись как когти, но схватили пустоту. Для быстрых и уверенных движений нужна сила, а силы у него не было.
Волк был терпелив, но и человек был терпеливнеменьше.Полдняон лежал неподвижно, борясь с забытьем и сторожаволка,которыйхотелего съесть и которого он съел бы сам, если бымог.Времяотвремениволна забытья захлестывала его, и он видел долгие сны; но все время, и во снеи наяву, он ждал, что вот-вот услышит хриплое дыхание и его лизнетшершавый язык.
Дыхание оннеуслышал,нопроснулсяоттого,чтошершавыйязык коснулся его руки. Человек ждал. Клыкислегкасдавилиегоруку,потом давление стало сильнее — волк из последних силстаралсявонзитьзубыв добычу, которую так долго подстерегал. Но ичеловекждалдолго,иего искусанная рука сжалаволчьючелюсть.Ивтовремякакволкслабо отбивался,арукатакжеслабосжималаегочелюсть,другая рука протянулась и схватила волка. Еще пять минут,ичеловекпридавилволка всей своей тяжестью. Его рукам не хватало силы, чтобы задушитьволка,но человек прижался лицом к волчьей шее, и его рот был полоншерсти.Прошло полчаса, и человек почувствовал, что в горло ему сочитсятеплаяструйка. Это было мучительно, словно ему в желудок вливали расплавленный свинец,и только усилием воли он заставлял себя терпеть. Потомчеловекперекатился на спину и уснул.
На китобойном судне «Бедфорд»ехалонесколькочеловекизнаучной экспедиции. С палубы они заметили какое-то странноесуществонаберегу. Оно ползло к морю, едва передвигаясь по песку. Ученые не могли понять, что это такое, и, как подобает естествоиспытателям, сели в шлюпку и поплылик берегу. Они увидели живое существо, но врядлиегоможнобылоназвать человеком. Оно ничего не слышало, ничего не понимало и корчилось на песке, словно гигантский червяк. Ему почти не удавалось продвинутьсявперед,но оно не отступало и, корчась иизвиваясь,продвигалосьвпередшаговна двадцать в час.
Через три недели, лежа на койке китобойного судна «Бедфорд»,человек со слезами рассказывал, кто онтакойичтоемупришлосьвынести.Он бормотал что-то бессвязное о своей матери, о ЮжнойКалифорнии,одомике среди цветов и апельсиновых деревьев.
Прошло несколько дней, и он уже сидел за столом вместесученымии капитаном в кают-компании корабля. Он радовалсяизобилиюпищи,тревожно провожал взглядом каждыйкусок,исчезавшийвчужомрту,иеголицо выражало глубокое сожаление. Он был в здравом уме, но чувствовал ненависть ко всем сидевшим за столом.Егомучилстрах,чтоедынехватит.Он расспрашивал о запасах провизии повара, юнгу,самогокапитана.Онибез конца успокаивали его, ноонникомуневерилитайкомзаглядывалв кладовую, чтобы убедиться собственными глазами.
Стали замечать, что он поправляется. Он толстел с каждым днем. Ученые качали головой и строили разные теории. Стали ограничивать его веде,но он все раздавался в ширину, особенно в поясе.
Матросы посмеивались. Они знали, в чем дело.Акогдаученыестали следить за ним, им тоже стало все ясно. После завтрака он прокрадывался на баки,словнонищий,протягивалрукукому-нибудьизматросов.Тот ухмылялся и подавал ему кусок морского сухаря. Человек жадно хватал кусок, глядел на него, как скряганазолото,ипряталзапазуху.Такиеже подачки, ухмыляясь, давали ему и другие матросы.
Ученыепромолчалииоставилиеговопокое.Ноони осмотрели потихоньку его койку. Она была набита сухарями. Матрац был полонсухарей. Во всех углах были сухари. Однако человек был вздравомуме.Онтолько принимал меры на случай голодовки — вот и все.Ученыесказали,чтоэто должно пройти. И это действительно прошло, прежде чем»Бедфорд»стална якорь в гавани Сан-Франциско.