Я начал песню в трудный год,
Когда зимой студёной
Война стояла у ворот
Столицы осаждённой.
И завершаю в год иной,
Когда от стен Берлина
Пришёл солдат с войны домой
Своей дорогой длинной.
Чего, чего не повидал,
Казалось, всё знакомо.
Но вот пришёл, на взгорке стал —
И ни двора, ни дома.
И там, где канули в огне
Венцы, столбы, стропила, —
Темна, жирна по целине,
Как конопля, крапива.
Да груда глины с кирпичом,
Золою перебитая,
Едва видна на месте том,
Уже травой прошитая.
Глухой, нерадостный покой
Хозяина встречает.
Калеки–яблони с тоской
Гольём ветвей качают.
Глядит солдат: ну, ладно – дом,
А где жена, где дети?
Да, много лучше о другом,
О добром петь на свете.
Но не минуешь горьких слёз,
Которым срок не минул.
Не каждой матери пришлось
Обнять родного сына.
Не каждой женщине – жене,
Родной сестре, невесте –
О тех, что сгинули в войне,
В конце дождаться вести.
Ответ не каждому письму, —
Иное без ответа.
Привет не каждому тому,
Чьё сердце ждёт привета.
Но если та горька печаль,
Чьё место свято в доме,
То, может, легче, да едва ль,
Печаль особой доли.
Печаль подвижника–бойца,
Что год за годом кряду
Войну исполнил до конца,
И вот тебе награда!
Присел на камушке солдат
У бывшего порога,
Больную с палочкою в ряд
Свою устроил ногу.
Давай солдат курить табак,
Сходиться люди стали,
Не из чего–нибудь, а так —
В свидетели печали.
Стоят над нею, опершись
На грабли, на мотыги.
Вздохнул один и молвил:
— Жизнь… —
Другой сказал:
— Как в книге…
А третьи только и могли
Добавить осторожно:
— Ещё не все домой пришли
Из той дали острожной.
И отвести старались взгляд
Соседи в разговоре,
Чтоб не видать, как он, солдат,
Давясь, глотает горе.
Не мог он душу освежить
Тем трудным, скрытым плачем…
Всё так.
А надо было жить.
И жить хозяин начал.
Погостевал денёк–другой.
— Ну что ж, на том спасибо. —
И потянул с больной ногой
На старую селибу.
Перекурил, шинель долой,
Разметил план лопатой.
Коль ждать жену с детьми домой,
Так надо строить хату.
А где боец за столько лет
Себе жилья не строил!
Не только там, где лесу нет,
А нет земли порою.
Где нет земли, один песок,
А то, как камень, грунт жесток,
А то – болото. Мука!
А на земле – не штука.
Так–сяк, колхоз
Леску подвёз,
Помог до крыши сруба.
А дальше сам
Мостил, тесал, —
Займись — оно и любо.
И всё спешил покончить в срок,
Как будто в хате новой
Скорей солдат увидеть мог
Семью живой–здоровой.
К покосу был окончен дом,
Как раз к поре горячей.
А сам солдат ютился в нём
Со дня, как строить начал.
На свежеструганом полу,
Что облекал прохладой,
Он отдыхал в своём углу
С великою отрадой.
Да что! У смерти на краю,
На каждом новоселье,
И то любитель был свою
Обжить, устроить келью.
Не знаешь, год иль день там быть,
А всё же и в землянке
Охота гвоздь какой–то вбить,
Зажечь фитиль в жестянке.
Водой, дровами запастись,
Соломой побогаче.
А там – приказ. И в ночь снялись,
И с тем жильём навек простись! —
А жить нельзя иначе.
Соорудил хозяин стол,
Лежанку возле печи.
И всё в порядок произвел
Желанной ради встречи.
Гадал, старался что к чему
Приладить, вспомнить кстати…
И так тоскливо самому
Вдруг стало в этой хате.
Такая горькая нашла
Душе его минута.
— Зачем не ты меня ждала,
А я тебя, Анюта?
И не мила, не дорога
Ему своя светлица…
Пошёл солдат с людьми в луга,
Чтоб на людях забыться.
Чтоб горе делом занялось,
Солдат вставал с рассвета
И шире, шире гнал прокос —
За все четыре лета.
Вслед за косой качал солдат
Спиной, от пота серой.
И точно время на свой лад,
Своею мерял мерой.
И добрым ладом шли часы,
И грудь дышала жадно
Цветочным запахом росы,
Живой травы из–под косы —
Горькавой и прохладной.
И сладкий пёк июльский зной,
Как в годы молодые,
Когда ещё солдат с женой
Ходил в луга впервые.
В луга вёрст за пять от села.
И пот кипел на коже,
И точно сила, как была, —
Не та, не та, а всё же!..
И косу вытерши травой
На остановке краткой,
Он точно голос слушал свой,
Когда звенел лопаткой.
И голос тот как будто вдаль
Взывал с тоской и страстью.
И нёс с собой его печаль,
И боль, и веру в счастье.
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой.