Ещё не та была пора,
Что входит прямо в зиму
Ещё с картошки кожура
Счищалась об корзину.
Но становилась холодна
Земля нагрева летнего.
И на ночь мокрая копна
Впускала неприветливо.
И у костра был сон – не сон.
Под робкий треск валежника
Теснила осень из лесов
Тех горьких дней ночлежника.
Манила памятью жилья,
Тепла, еды и прочего.
Кого в зятья,
Кого в мужья, —
Куда придётся прочила.
Внушала голосом молвы,
Дождём, погодой золкою,
Что из–под Ельни до Москвы
Идти – дорога долгая…
…В холодной пуне, у стены,
От лишних глаз украдкой,
Сидел отставший от войны
Солдат с женой–солдаткой.
В холодной пуне, не в дому,
Солдат, под стать чужому,
Хлебал, что вынесла ему
Жена тайком из дому.
Хлебал с усердьем горевым,
Забрав горшок в колени.
Жена сидела перед ним
На том остывшем сене,
Что в давний час воскресным днём,
По праздничному делу
В саду косил он под окном,
Когда война приспела.
Глядит хозяйка: он – не он
За гостя в этой пуне.
Недаром, видно, тяжкий сон
Ей снился накануне.
Худой, заросший, словно весь
Посыпанный золою.
Он ел, чтоб, может быть, заесть
Свой стыд и горе злое.
— Бельишка пару собери
Да свежие портянки,
Чтоб мне в порядке до зари
Сниматься со стоянки.
— Всё собрала уже, дружок,
Всё есть. А ты в дороге
Хотя б здоровье поберёг,
И первым делом ноги.
— А что ещё? Чудные вы,
С такой заботой, бабы.
Начнем–ка лучше с головы, —
Её сберечь хотя бы.
И на лице солдата – тень
Усмешки незнакомой.
— Ах, я как вспомню: только день
Ты этот дома.
— Дома!
Я б рад не день побыть, —
Вздохнул. — Прими посуду.
Спасибо. Дай теперь попить.
С войны вернусь, — побуду.
И сладко пьёт, родной, большой,
Плечьми упершись в стену,
По бороде его чужой
Катятся капли в сено.
— Да, дома, правду говорят,
Что и вода сырая
Куда вкусней, — сказал солдат,
В раздумье утирая
Усы бахромкой рукава.
И помолчал минуту. —
А слух такой, что и Москва
На очереди, будто…
Идти – не шутка, был бы толк, —
Добавил он с заминкой
И так невесело примолк,
Губами сжав сенинку.
Жена подвинулась к нему
С участливой тревогой.
Мол, верить стоит не всему,
Болтают нынче много.
А немец, может, он теперь
К зиме остепенится…
А он опять:
— Ну, что же, верь
Тому, что нам годится.
Один хороший капитан
Со мной блуждал вначале.
Ещё противник по пятам
За нами шёл. Не спали,
Не ели мы тогда в пути.
Ну, смерть. Так он, бывало,
Твердил: идти, ползком ползти —
Хотя бы до Урала.
Так человек был духом зол
И ту идею помнил.
— И что же?
— Шёл и не дошёл.
— Отстал?
— От раны помер.
Болотом шли. А дождь, а ночь,
А тоже холод лютый.
— И не могли ничем помочь?
— И не могли, Анюта…
Лицом к плечу его припав,
К руке – девчонкой малой,
Она схватила за рукав
Его и всё держала,
Как будто думала она
Сберечь его хоть силой,
С кем разлучить одна война
Могла, и разлучила.
И друг у друга отняла
В воскресный день июня.
И вновь ненадолго свела
Под крышей этой пуни.
И вот он рядом с ней сидит
Перед другой разлукой.
Не на неё ли он сердит
За этот стыд и муку?
Не ждёт ли он, чтобы сама
Жена ему сказала:
— Сойти с ума – идти. Зима.
А сколько до Урала!
И повторяла бы:
— Пойми,
Кому винить солдата,
Что здесь жена его с детьми,
Что здесь – родная хата.
Смотри, пришёл домой сосед
И не слезает с печи…
А он тогда сказал бы:
— Нет,
Жена, дурные речи…
Быть может, горький свой удел,
Как хлеб щепоткой соли,
Приправить, скрасить он хотел
Таким геройством, что ли?
А может, просто он устал,
Да так, что через силу
Ещё к родным пришёл местам,
А дальше – не хватило.
И только совесть не в ладу
С приманкой – думкой этой:
Я дома. Дальше не пойду
Искать войну по свету.
И неизвестно, что верней,
А к горю – в сердце смута.
— Скажи хоть что–нибудь, Андрей.
— Да что сказать, Анюта?
Ведь говори не говори,
А будет легче разве
Сниматься завтра до зари
И пробираться к Вязмье?
Никем не писанный маршрут
Распознавать на звёздах.
Дойти до фронта – тяжкий труд,
Дойдёшь, а там – не отдых.
Там день один, как год, тяжёл,
Что день, порой минута…
А тот – он шёл и нё дошел,
Но всё идёт как будто.
Ослабший, раненый идёт,
Что в гроб кладутся краше.
Идёт.
«Товарищи, вперёд.
Дойдём. Настанет наше!
Дойдём, иному не бывать,
Своих достигнем линий.
И воевать – не миновать.
А отдыхать?
В Берлине!»
На каждом падая шагу
И поднимаясь снова,
Идёт. А как же я могу
Отстать, живой, здоровый?
Мы с ним прошли десятки сёл
Где как, где смертным лазом.
И раз он шёл, да не дошёл,
Так я дойти обязан.
Дойти. Хоть я и рядовой,
Отстать никак не волен.
Ещё добро бы он живой,
А то он – павший воин.
Нельзя! Такие вот дела… —
И ей погладил руку.
А та давно уж поняла,
Что боль – не боль ещё была,
Разлука – не разлука.
Что всё равно – хоть наземь ляг,
Хоть вдруг лишись дыханья…
Прощались прежде, да не так,
А вот когда прощанье!
Тихонько руку отняла
И мужние колени
С покорным плачем обняла
На том угретом сене…
И ночь прошла у них.
И вдруг
Сквозь кромку сна на зорьке,
Сквозь запах сена в душу звук
Вошел ей давний, горький:
Коси, коса,
Пока роса,
Роса долой —
И мы домой…